Жиль делез философия. §9.Делез ж

Введение Такой вот вопрос…

Пожалуй, вопросом «что такое философия» можно задаваться лишь в позднюю пору, когда наступает старость, а с нею и время говорить конкретно. Действительно, библиография по нашей проблеме весьма скудна. Это такой вопрос, которым задаются, скрывая беспокойство, ближе к полуночи, когда больше спрашивать уже не о чем. Его ставили и раньше, все время, но слишком уж косвенно или уклончиво, слишком искусственно, слишком абстрактно, излагая этот вопрос походя и свысока, не давая ему слишком глубоко себя зацепить. Недоставало трезвости. Слишком хотелось заниматься философией, а о том, что же это такое, спрашивали себя разве что упражняясь в изящном слоге; не доходили до той неизящности слога, когда наконец можно спросить - так что же это за штука, которой я занимался всю жизнь? Бывает, что в старости человеку даруется не вечная молодость, но, напротив, высшая свобода, момент чистой необходимости, словно миг благодати между жизнью и смертью, и тогда все части машины действуют согласно, чтобы запустить в грядущее стрелу, которая пролетит сквозь столетия; так было с Тицианом, Тернером, Моне . Тернер в старости приобрел или же завоевал себе право вести искусство живописи путем пустынным и без возврата, и то было не что иное, как последний вопрос. «Жизнь Ранее», пожалуй, знаменует собой одновременно старость Шатобриана и начало современной литературы . В кино мы тоже порой видим, как человек получает щедрый дар в последнююпору жизни, - когда, например, Ивенс сам хохочет со своей ведьмой среди буйных порывов ветра. Так и в философии: кантовская «Критика способности суждения» - произведение старчески буйное, и его наследники вечно за ним не поспевают: здесь все спою собности ума выходят за свои пределы, за те самые пределы, которые Кант столь тщательно фиксировал в своих книгах зрелой поры.

Мы не можем притязать на такой уровень. Просто нам тоже пришло время задаться вопросом, что is такое философия. Мы и раньше все время его ставили, и у нас был на него неизменный ответ: философия - это искусство формировать, изобретать, изготавливать концепты. Но ответ должен быть не просто восприимчив к вопросу, - нужно, чтобы им ещеи определялись момент и ситуация вопроса, его обстоятельства, пейзажи и персонажи, его условия и неизвестные величины. Нужно суметь задать этот вопрос «подружески», словно доверительное признание, или же бросить его в лицо врагу, словно вызов, а притом еще и дойти до некоей сумрачной поры, когда и другу не оченьто верят. До той поры, когда говорят: «Это так, только не знаю, хорошо ли я это высказал, довольно ли был убедителен». И тут замечают, что хорошо высказать и когото убедить значит немного, потому что в любом случае сейчасто это так.

Как мы увидим, концепты нуждаются в концептуальных персонажах, которые способствуют их определению. Одним из таких персонажей является друг; говорят даже, что в нем сказывается греческое происхождение философии - в других цивилизациях были Мудрецы, а греки являют нам таких вот «друзей», которые не просто более скромные мудрецы.

Как утверждают, именно греки окончательно зафиксировали смерть Мудреца и заменили его философами, друзьями мудрости, которые ищут ее, но формально ею не обладают . Однако между философом и мудрецом различие не просто в степени, словно по некоторой шкале: скорее дело в том, что древний восточный мудрец мыслил Фигурами, философ же изобрел Концепты и начал мыслить ими. Вся мудрость сильно изменилась. Поэтому так трудно выяснить, что же значит «друг», даже у греков и особенно у них. Быть может, словом «друг» обозначается некая интимность мастерства, как бы любовь мастера к материалу и потенциальная зависимость от него, is как у столяра с деревом, - хороший столяр потенциально зависит от дерева, значит, он друг дерева? Это важный вопрос, поскольку в философии под «другом» понимается уже не внешний персонаж, пример или же эмпирическое обстоятельство, а нечто внутренне присутствующее в мысли, условие самой ее возможности, живая категория, элемент трансцендентального опыта. Благодаря философии греки решительно изменили положение друга, который оказался соотнесен уже не с иным человеком, а с неким Существом, Объектностью, Целостностью. Он друг. Платону, но еще более друг мудрости, истине или " концепту, он Филалет и Теофил… Философ разбирается в концептах и даже при их нехватке знает, какие из них нежизнеспособны, произвольны или неконсистентны, не способны продержаться и минуты, а какие, напротив, сделаны добротно и даже несут в себе память о тревогах и опасностях творчества.

Что же значит «друг», когда он становится концептуальным персонажем, то есть предпосылкой: мышления? Может, это влюбленный - да, пожалуй, скорее влюбленный? Ведь благодаря другу мысль вновь обретает жизненную связь с Другим, которая, казалось, исключена из чистого мышления. А может, здесь имеется в виду еще ктото иной, не друг и не влюбленный? Ведь если философ - это друг мудрости или же влюбленный в нее, значит, он претендует на нее, будучи скорее в потенциальном стремлении, чем в действительном обладании. Тогда, стало быть, друг - это еще и претендент, а то, чьим другом он себя называет, - это Вещь, на которую обращено притязание, а вовсе не ктото третий; тотто, напротив, становится соперником. Получается, что в дружестве столько же состязательного недоверия к сопернику, сколько любовного стремления к предмету желаний. Стоит дружеству обратиться к сущностям, как двое друзей оказываются претендентом и соперником (впрочем, кто же их разберет?). Такова первая особенность, благодаря которой философия представляется нам явлением древнегреческой цивилизации, совпадающим с культурным вкладом городовполисов: в них сформировались общества друзей или равных, но зато между ними и внутри каждого из них стимулировались отношения соперничества, во всех областях сталкивались друг с другом претенденты - в любви, играх, судах, в государственном управлении, в политике, даже в поэзии, чьей предпосылкой оказывается не друг, а претендент и соперник (диалектика, которую Платон характеризует как «амфисбетесис»). Соперничество свободных людей, атлетизм, возведенный в общий принцип - агон . Дружество же призвано примирять целостность сущности с соперничеством претендентов. Не слишком ли тяжелая задача?

Друг, влюбленный, претендент, соперник - это трансцендентальные характеристики, которые, однако, не теряют своего интенсивноодушевленногосуществования в лице одного или нескольких персонажей. И когда в наши дни Морис Бланшо - один из немногих мыслителей, рассматривающих смысл

слова «друг» в философии, - вновь задается этим внутренним вопросом о предпосылках мысли как таковой, то он вводит в лоно чистой Мыслимости новых концептуальных персонажей - уже отнюдь не греческих, пришедших из других мест, пережившихсловно некую катастрофу, которая влечет их к новым жизненным отношениям, возводимым в ранг априорных характеров: это уклончивость, утомленность, даже какаято подавленность друзей, превращающая самое дружество с мыслью о концепте в бесконечную ю недоверчивость и терпеливость . Список концептуальных персонажей никогда не бывает закрыт и тем самым играет важную роль в развитии и переменах философии; необходимо понять это разнообразие, не сводя его к единству - впрочем, и так уже сложному - греческого философа.

Философ - друг концепта, он находится в потенциальной зависимости от концепта. Это значит, что философия - не просто искусство формировать, изобретать или же изготавливать концепты, ибо концепты - это не обязательно формы, находки или продукты. Точнее будет сказать, что философия - дисциплина, состоящая в творчестве концептов. Стало быть, друг оказывается другом своих собственных творений? Или же действительностьконцепта отсылает к потенциям друга, сливая в одно, целое творца и его двойника? Творить все новые концепты - таков предмет философии. Поскольку концепт должен быть сотворен, он связан с философом как с человеком, который обладает им в потенции, у которого есть для этого потенция и мастерство.

На это нельзя возражать, что о «творчестве» обычно говорят применительно к чувственным вещам и к искусствам, - искусство философа сообщает существование также и умственным сущностям, афилософские концепты тоже суть «sensibilia». Собюственно, науки, искусства и философии имеют равно творческий характер, просто только философия способна творить концепты в строгом смысле слова. Концепты не ждут нас уже готовыми, наподобие небесных тел. У концептов не бывает небес. Их должно изобретать, изготавливать или, скорее, творить, и без подписи сотворившего они ничто. Ницше так характеризовал задачу философии: «Философы должны не просто принимать данные им концепты, чтобы чистить их и наводить на них лоск; следует прежде всего самим их производить, творить, утверждать и убеждать людей ими пользоваться. До сих пор, в общем и целом, каждый доверял своим концептам, словно это волшебное приданое, полученное из столь же волшебного мира», - но такую доверчивость следует заменить недоверчивостью, и философ особенно должен не доверять именно концептам, коль скоро он не сам их сотворил (об этом хорошо знал Платон, хотя и учил противоположному…) . Платон говорил, что следует созерцать Идеи, но сперва он должен был сам создать концепт Идеи. Чего стоит философ, если о нем можно сказать: он не создал ни одного концепта, он не создал сам своих концептов?

Делёз Жиль (1926-1995) – французский философ, один из основателей постмодернизма. В основе его философии лежат с одной стороны – классическая философия, с другой – принципы литературно-философского авангарда и леворадикальных политических течений 1960-х.

Делёз стремится найти философов, которые противостоят основной линии метафизики от Платона до Гегеля, и создают «номадическое мышление». Это Лукреций, Юм, Спиноза, Ницше и Бергсон. Смысл философствования - свободное конструирование и дальнейшее оперирование понятиями (не теми, что «пред-даны», «пред-существуют»), а обозначающими то, чего еще нет «на самом деле», являющимися основой философского творчества. Суть философии - нетрадиционное, иногда «террористическое» расчленение образов вещей и явлений, изобретательство образов и смыслов явлений еще не ставших объектом для человека. Философские понятия должны адекватно отображать смысл, многообразие и подвижность жизни. Как полагал Делёз, «логика мысли не есть уравновешенная рациональная система. Логика мысли подобная порывам ветра, что толкают тебе в спину. Думаешь, что ты еще в порту, а оказывается – давно уже в открытом море…». С точки зрения Делёза, «о характере любой философии свидетельствует, прежде всего, присущий ей особый способ расчленения сущего и понятия». Западная философия стремится свести свободное движение доиндивидуальных и безличностных единичностей к идеям Субъекта, Бога, Бытия, формирующим неизменные структуры. На жизнь накладываются антропоморфные личностные схемы. Смысл же не является универсальным, индивидуальным и общим, это результат действия «номадических сингулярностей», описать которые лучше всего через понятие «воля к власти» Ницше. «Воля к власти» - свободная и неограниченная энергия дионисийского начала - «момент силы», который реализует отбор, отрицает отрицание, создает случайное и многообразное. Единичности описываются Делёзом как лишенные всех характеристик, накладываемых на них привычной философией. Они занимают промежуточное место между «бездной» эмпиризма и «небесами» рационализма, избегая предопределенности как со стороны идей, так и со стороны тел. Делёз считает, что в формировании смысла тела оказываются в привилегированном положении по сравнению с нематериальными идеями. Все понятия культуры Делёз помещает между двумя полосами – шизофренией и паранойей, считая их двумя способами мышления. Причем первый толкуется как позитивный, а второй воплощает все отрицательные черты культуры. «Государственная философия» основана на понятиях паранойи, сходства, истины, справедливости, отрицания, что позволяет разграничить субъект, понятие, объект, и отделить их от всего, что вносит инаковость и различие. «Номадическое мышление», базирующиеся на шизофрении, различии, наоборот стремится сохранить различие и разнородность понятий, не позволяя выстраивать иерархию власти, сводящей все к единому центру – субъекту, ведь свободная игра сил разрушает любой централизованный порядок. Философствующий субъект по Делёзу сопротивляется власти во всех ее проявлениях: «Отношения сил важно дополнить отношением к себе, позволяющим нам сопротивляться, уклоняться, поворачивать жизнь и смерть против власти». «Номадическое мышление» позволяет двигаться в различных направлениях, предполагает множество вариантов развития. «Государственное мышление» задает единый путь для потоков желания и ограничивает движение. Делёза интересует вопрос: «Кто говорит в философии?». Или: что такое «субъект» в философском дискурсе? Делёз указывает, что «существует много типов индивидуации типа «субъект» (это ты… это я…)», но «существуют также индивидуации типа события без субъекта: ветер, атмосфера, время суток, сражение…». Поэтому нет и не может быть «никакого возвращения к «субъекту», т.е. инстанции, наделенной обязанностями, властью и знанием». Свою задачу Делез видит в создании «шизоанализа» - гладкого пространства мысли, освобождающего потоки желания и включающего в себя не только философию, но и литературу, искусство, музыку и т.д. Революционные тенденции шизоанализа Делёз усматривает в искусстве, создаваемом «больными». Такое искусство разрушает устоявшиеся структуры. Источник революционных изменений общества «живет в зазоре, который отделяет технический прогресс от социального целого». Революция возможна в силу того, что существует «неравновесие» между обществом и развивающимся техническим прогрессом. Есть две ошибки, которые «по сути своей представляют одно и то же: ошибка реформизма или технократии, которые нацелены на последовательную и частичную реорганизацию социальных отношений, согласно ритму технических достижений; и ошибка тоталитаризма, стремящегося подчинить тотальному охвату все, что вообще поддается означению и познанию, согласно ритму того социального целого, что существует на данный момент. Вот почему технократ - естественный друг диктатора».

Идеи Делёза получили признание в 60-70-е гг. ХХ века, сегодня на первый план выдвигается не его леворадикальные взгляды, а работы, посвященные проблемам смысла. «Возможно, придет день, когда нынешний века назовут векам Делёза», - писал Фуко, восхищавшийся такими сочинениями Делёза как «Различие и повторение», «Логика смысла».

Высказывания:

«Всесилие языка состоит в том, чтобы говорить о словах».

«Именно языку надлежит и устанавливать пределы, и преступать их».

«Есть ценности, которые рождаются устаревшими».

«Любая эпоха говорит все, что может сказать».

«Человек представляет собой фигуру из песка между морскими отливом и приливом».

«Язык либо дан весь целиком, либо его нет вообще».

«Что действительно аморально, так это употребление этических понятий типа справедливо – несправедливо, заслуга – вина».

«Юмор неотделим от способности выбора».

Жиль Делёз, покончивший с собой в 1995 году, был одним из самых влиятельных и плодовитых французских философов второй половины XX века. Его работы были связаны не только с философией, но и с литературой, кинематографом, искусством.

АС : В возрасте семидесяти лет Жиль Делёз, французский философ, 4 ноября 1995 года покончил с собой. Он был заядлым курильщиком и страдал от изнурительной болезни легких в течение 25 лет. Ему удалили легкое, он подвергся трахеотомии, потерял способность речи и считал себя «прикованным цепью, как собака» к кислородной машине. В последние годы его жизни даже писать от руки давалось ему с огромным усилием.

Привет, это The Philosopher’s Zone, и я, Алан Сондерс, приветствую Вас в первой из двух программ, исследующих деятельность одного из самых влиятельных и продуктивных французских философов второй половины ХХ столетия.

Для того, чтобы ввести нас в глубокий и сложный предмет мысли Делёза, к нам присоединяется Роберт Синнербринк, который преподает философию в университете Macquarie и является председателем австралазийского Общества Континентальной Философии. Роберт, добро пожаловать в шоу.

РС : Спасибо за приглашение.

АС : Что бы Вы могли сказать о Делёзе как о французском философе ХХ века?

РС : Это очень хороший вопрос. Французские философы, я думаю, имеют склонность объединяться в единую связку или единую группу. Люди часто говорят о французских философах 60-ых или французских постструктуралистах, но Делёз, кажется, соответствует совсем иной категории. Я думаю среди тех философов, скажем Делёза, Фуко, Дерриды и других, он единственный философ, чей труд использовался во всех областях, по крайней мере за прошлые 20 лет или около того, в англоязычном мире, при чем таким образом, который трудно было предположить. Отсюда, Вы можете увидеть в кино и СМИ огромный интерес к Делёзу, а так же в таких областях как экология, экологические взгляды, архитектура, а так же философия и этика в целом. Я считаю самой удивительной вещью в Делёзе — это особенное отношение к истории философии, и в то же самое время, настоящая страсть к изобретению новых способов создавать философию, и это те два аспекта, я думаю, которые отличают его.

АС : Хорошо, Вы говорите о большом количестве областей, в которых занялись его работой, и конечно сам он ссылается в своей работе на обширный диапазон тем: дифференциальное исчисление, термодинамика, геология, молекулярная биология, популяционная генетика, этология, эмбриология, антропология, психоанализ, экономика и лингвистика и, конечно, изучение кинематографа, чему он сам способствовал. Но если взять только одну из областей, которые Вы упоминали, и рассмотреть ее, возможно ли найти какой-нибудь практический эффект от его мыслей, возможно, он повлиял на экологические взгляды?

РС : Интересно рассматривать философов с точки зрения традиции, и я думаю, что Делёз — один из этих философов. Существует традиция в философии, которую можно назвать «витализм» или романтизмом или философией жизни, есть и другие способы описания такого рода философии; онтология становления (process philosophy) — другой термин, который мы используем. И для меня Делёза интересно рассмотреть с точки зрения способов мышления об окружающей среде или о природе, об экологии, о животных, из-за его интереса к жизни или жизни, рассмотренной очень широко. Я сказал прежде, что он своего рода виталист. Ключевой момент, что наставником для его ранней мысли был, конечно, Анри Бергсон, который является, вероятно, самым известным французским виталистом, так же как и Ницше, Юм и другие. Это сосредоточение на природе, на жизни и на том, каким образом философия может воодушевить и, если Вам так нравится, открыть различные пути соприкосновения с миром природы… Так что это касается окружающей среды, поскольку мы — ее часть, мы своего рода выражение или составная часть большего целого, которое мы должны понять в целостности, динамике, как своего рода сложную систему, где вещи связаны сложными способами, но в то же самое время есть огромная дифференциация и индивидуализация, и понять ее как две этих движущих силы вместе. Вы знаете, индивидуализация с одной стороны и своего рода сложное целое с другой, находятся в постоянной динамике и движении и постоянно трансформируются.

АС : У него есть интересное представление о том, как делается философия. Многие из нас думают, что философия имеет нечто, связанное с Сократом, блуждающим по Афинской агоре и задающим щекотливые вопросы, или диалогами Платона, или по крайней мере с современными академическими семинарами, короче говоря — с людьми говорящими. Но он считает, что мысль принимает форму в письме, не в диалоге, не в обсуждении.

РС : Вот это очень хороший момент. Это еще одна из сторон, которая важна; или по крайней мере, как наверное Вы знаете, существует линия критики Делёза как философа, который действительно не любил спорить или дебатировать. Он не любил участвовать во всех этих, как многие полагают неотъемлемых частях философии: семинарах, дебатах, обсуждениях, возражениях, которые спасают философский дискурс. Опять же, у Делёза весьма специфический подход. Есть и другие философы такого рода традиции, в которой практика философии сводится к строительству всеобщей (consensual) карты мира, если хотите; и в таком случае этот вид философии действительно не заканчивает тем, что вызывает больший интерес или временем технических дебатов. Теперь еще один важный момент относительно Делёза, который часто воспринимается как критицизм — наверное Вы знаете, философия Делёза об очень сложной, метафизической структуре едва ли не в стиле барокко. Это производит глубокое впечатление, но как Вы можете оспорить ее или подебатировать или войти в нее. Я имею в виду, что это вопрос различных стилей или различных способов делать философию. Он наносит ущерб акценту на коммуникации и диалоге, который очень распространен сегодня, не потому что он солипсист или своего рода скептик, но я думаю, потому что ключевая вещь для философии Делёза состоит в том, чтобы попытаться думать о вещах по-другому, думать заново. То есть мы просто участвуем в своего рода языковой игре, где мы отстаиваем или критикуем различные точки зрения или только совершенствуем наши способы выражения (terms), есть место и для этого, но при этом мы можем упустить возможность действительно раздвинуть границы того, что мы понимаем или способны концептуализировать. Таким образом, тут заложена мощная идея, как я полагаю, попытаться протолкнуть или сломать этот тип мышления, представления, что мы движемся в рамках или думаем в рамках, и попытаться увидеть, можем ли мы направить себя на размышление о чем-то новом.

АС : Одним из следствий этого подхода является то, что часто довольно трудно понять о чем он говорит. Я имею ввиду, что есть много интерпретаций Делёза. Действительно ли причина этого его сложность, или это отсутствие его интереса в том, чтобы я хотел понять его?

РС : Опять же превосходный вопрос… По отношению к большинству других континентальных философов это также верно. Подобная проблема возникает, когда Вы думаете о Хайдеггере или возможно Дерриде; очень необычное, философское изложение сразу же заманивает, когда Вы читаете этих философов. Вы знаете, есть много неологизмов, много необычных оборотов речи, способов использовать язык, это вовсе не ортодоксальная, сухая, пыльная, академическая проза. И вот тут существует опасность, что Вы просто воспроизводите своего рода сленг или своего рода жаргон, вместо того, чтобы открыть новые способы мышления, и это становится как бы самоцелью. Таким образом, существует риск по отношению к философам как Делёз, что мы просто увязнем в терминологии Делёза, делезовских фразах и неологизмах…

Мы конечно должны участвовать в дебатах и обсуждениях, уделяя Делёзу столько, сколько любому другому философу. Но в то же самое время нам нужно, если можно так выразиться, уловить дух мышления, а не только воспроизводить терминологию, и попытаться найти способы думать в стиле Делёза.

АС : Делёз как очевидно — это континентальный философ. Существует старое разделение — я не уверен, что оно все еще такое сильное, как раньше — но все таки, есть старое разделение на Континентальных философов, включая конечно Францию и Германию, и философов Англосаксонского мира. И в основе этого разделения лежит два больших движения, которые возникают в 17-ом столетии: рационализм и эмпиризм. Рационалисты, великие европейские философы, говорят, что мы можем иметь знание преимущественно из нашей рациональной природы; эмпирики же по существу говорят, что нет ничего в разуме, что не оказывалось бы там посредством органов чувств. Делёз считает себя эмпириком. Почему?

РС : Да. Здесь есть элемент провокации. Вы знаете, будучи молодым философом, он находился под влиянием, как часто историки философии говорят, трех «Н»: Гегеля (Hegel), Гуссереля (Husserl) и Хайдеггера (Heidegger), то есть существует сильная связь с философией Гегеля, гегельянским идолопоклонством — конечно во французском стиле, который отличается от, скажем, британского Гегельянства — и конечно Феноменологией, немецкой Феноменологией. Эти течения доминировали в послевоенной Франции. Так вот, Делёз приходит с очень своеобразным и неортодоксальным взглядом на историю философии, который заключается примерно в этом: вместо того, чтобы рассматривать ортодоксальную историю — т.е. сначала Рационализм, затем появляются британские Эмпирики и так далее — мы ищем не явную или миниатюрную традицию, и в каждом столетии, в каждой эпохе, Вы можете найти эту альтернативную традицию философов, которые делают что-то необычное или отличающиеся от господствующих философских традиций… И Вы найдете нечто, что Делёз называет философией имманентности (philosophy of immanence), в основном своего рода эмпирическую философию основанную на опыте, но не строго в эпистемологическом смысле: «Откуда берется знание?» … Делёза больше всего интересует: как может быть трансформирован опыт? Что является условиями реального опыта (не только возможного опыта, как ставил вопрос Кант)? И сразу же, если Вы ставите вопрос таким образом, Вы не просто спрашиваете: «Что я могу знать?» Вы спрашиваете: «О чём я могу думать и кем я могу стать?» Итак, здесь сразу же попадается на вид трансформационный аспект, и он снова соответствует виталистической ориентации онтологии становления, которая содержится в метафизике Делёза. Например, такой философ как Юм. Делёз ищет необычные или радикальные аспекты философии Юма, что предлагает очень оригинальное прочтение Юма как философа, который покончил с этой трансцендентальной сферой, которая становится очень важной у Канта, и предлагает вместо нее радикальную, имманентную философию, радикальную эмпирическую философию, где мы не должны выходить за пределы условий опыта, чтобы объяснить опыт. У нас должно быть достаточно широкое понятие опыта, чтобы оценить его сложность и обобщить… А для этого, необходимо взглянуть на все как на привычку, ассоциацию, смесь психологии и натурфилософии, которой следовал Юм.

Вот лишь один пример, но уже здесь можно найти акцент на опыте в очень широком смысле, своего рода скептицизм относительно любой трансцендентальной, потусторонней сферы и внимание на том, как опыт может быть трансформирован. Но это и попытка выйти из дихотомии между, как Вы выразились, рационализмом и эмпиризмом. Вы знаете, мы ищем ту точку, в которой философия не просто отражает мир или предоставляет нам доступ к пониманию того, как устроены вещи в мире, некоторому точному знанию, мы также ищем пути, которыми философия может трансформировать то, что мы испытываем, и что мы можем сделать в мире.

Это один из способов, которым я пытаюсь охарактеризовать его, и Делёз, в этом смысле, как Континентальный философ, опять необычен, потому что у него нет того же самого скептицизма, скажем, к науке и другим формам философии (в отличии от некоторых других Континентальных философов). Как Вы упоминали прежде, он с охотностью брался за все дисциплины, включая математику, физику и так далее. Но тот способ, которым философия, как предполагается, касается тех дисциплин, является больше конструктивным, творческим, следуя ему мы не пытаемся только разобраться в мире и увидеть то, на что он похож; мы пытаемся получить из опыта концепты, которые позволят нам снова взглянуть на вещи в более богатом, или более виталистическом, или поддающемся преобразованию свете.

АС : Роберт, давайте отправимся к центральной теме в мысли Делёза, и это — различие (difference). Что он подразумевал под различием, и почему оно так было важно для него?

РС : Отлично. Это большой вопрос. Я упоминал в начале, что Делёз часто описывается как один из философов различия, французских философов различия, и понятно, что это одно из ключевых понятий или идей в мысли Делёза от начала и до конца. Я думаю, что прежняя философская традиция от Платона для Делёза действительно приспособлена к размышлению о мире с точки зрения единства, тождества (identity), подобия, аналогии и так далее. И есть серьезные основания для этого, я имею в виду когнитивные причины. Мы действительно должны создать такую картину мира, чтобы идентифицировать объекты, уметь ориентироваться и прогнозировать, насколько это возможно, что будет дальше в моем непосредственном окружении. Итак, есть когнитивные способы, которыми мы получаем представление о мире. Проблема в том, что мы, как бы то ни было, попадем в ловушку или по крайней мере окажемся в некотором роде ограниченными в представлении мира привычными клише. Не то, чтобы они не работают, они работают ужасно хорошо, но они также ограничивают горизонт (или возможность горизонта) размышлять и действовать. Таким образом, то, чем интересуется Делёз — как представляется мир с точки зрения тождества и единства, концептуализируются вещи с точки зрения подобия. Мы создаем подобное, например, когда учим детей — мы говорим им: выберите то, что похоже. Это все очень важные познавательные операции, которые сосредоточены на повторении, единстве и сходстве, тождестве и так далее. Но для Делёза проблема состоит в том, что мы склонны думать способом, который подчиняет или в некотором роде стирает формы различия, которые могут быть чрезвычайно важны. Задумаемся о самом акте концептуализации чего-то, что мы делаем: выделяем частности, даем им имена или понятия, группируем с точки зрения общих черт, то есть яблоки и яблоки, груши и груши и так далее. Делёз является одним из тех философов, своего рода номиналистом, который считает, что мир составлен из самых единичных (singular) событий, или единичных сущностей, вещи реально уникальны и имеют свои собственные отличительные онтологические особенности.

Таким образом, можно прекрасно концептуализировать мир с точки зрения сходства, но при этом мы упускаем из виду этот поток или динамизм реальности на уровне, который обычно ускользает от нас. Вы можете сказать: все это конечно очень хорошо, но как философия предполагает добраться до этого уровня опыта, он ведь недоступен? И это то место, где появляется идея различий. Это то, как предполагается, что делает возможным обычные способы, которыми мы представляем мир. Если бы не было различий между сущностями, мы не могли бы выбрать их так или иначе; мы склонны пропускать то, что мыслим по привычке. Итак, происходит попытка продвинуться за пределы данных форм мышления. Философия, если хотите, использует способы мышления, предлагаемые искусством или другими формами знания, которые направлены на получение представления о том, как будет выглядеть различие в мышлении. Вот почему, на мой взгляд, Делёз, когда он концептуализирует или пытается философствовать о различии, снова и снова прибегает к примерам из литературы и искусства. Потому что это те формы опыта, эстетического опыта… где мы получаем некоторое ощущение того, что было постигнуто, пусть и интуитивно, различие на этом более фундаментальном уровне. Это приводит наше обыденное представление и систему взглядов к кризису, и существуют наглядные примеры того, как художественные работы, например модернистов, это делают. Одним из действительно хороших примеров была бы работа Делёза о британском живописце Френсисе Бэконе… И в случае Бэкона, именно изобразительное искусство дает нам некоторое ощущение или опыт этого дорепрезентативного уровня различия, чистого различия или различия самого по себе.

АС : Он также написал книгу под названием «Логика Смысла». Смысл — то, что мы имеем в виду, когда используем слова по отношению к вещам — был детально изучен двумя философами эмпириками конца XIX — начала XX столетия, Готлобом Фреге и Бертраном Расселом. Делёз признает их работу, но он также находит вдохновение у Льюиса Кэрролла, автора «Алисы в Стране чудес». Мне очень любопытно узнать, что же он берет от Льюиса Кэрролла.

РС : Да, снова, прекрасная ссылка. «Логика Смысла» стоит наряду с «Различием и повторением» (еще один главный текст или главная работа, которую Делёз издал в конце 60-ых, и в которой Вы найдете много теоретического и философского размышления о различии и так далее). Но в данном случае происходит сосредоточение на языке, и опять же это специфическая философия языка. Он проявляет интерес к Фреге и Расселу и, как мне кажется, к традиционной философии языка и смысла… Но он также очень интересуется Мейнонгом…

АС : Он был австрийцем, не так ли? Австрийский философ, да.

РС : Да, верно. И это целая область, имеющая дело с вопросами логики и смысла в то время. Интересна в Мейнонге та притягательность сущностей или явлений, которые имеют очень специфический статус, не существуют никаким определенным способом, кроме как своего рода через смысл или значение. Но все же мы изо всех сил пытаемся придать им нечто большее, чем у них есть — этот онтологический, очень специфический неопределенный статус. Делёз заинтересовался, а если поразмыслить об обычных представлениях о смысле и о связи, разве мы не допускаем здесь нечто, на фоне чего мы находим смысл в мире, различаем сущности, делаем суждения, у нас есть мнения о том или этом явлении; и тут Кэрролл повлиял на него своим обаянием. Я имею ввиду, что Кэрролл был логиком и интересовался этими парадоксами логики, которые он блестяще творчески выразил при написании детских рассказов, такого как «Алиса в Стране чудес». «Зазеркалье», «Охота на Снарка» и т.д., я хочу сказать, что Делёз слово в слово берет их в качестве примеров бессмыслицы (non-sense). Итак, Вы получили нечто, что создает определенный вид смысла, который описывается на языке, лингвистическими элементами…

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

Это похоже на язык; Вы можете прочитать это детям, и они будут смеяться; это создает некий странный смысл, но все же это — бессмыслица. Я хочу заметить, английская философия и литература вполне даже очарована бессмыслицей, и есть тут большая традиция…

АС : Роберт Синнербринк, большое спасибо за то, чтобы были с нами.

РС : Большое спасибо.

Жиль Делез относится к представителям континентальной философии, иногда его работы приписывают к постструктурализму. Его философия занимает важное место в вопросах, которые касаются общества, политики, творчества, субъективности. За свою жизнь он создал и опубликовал много работ, часть из которых была написана в соавторстве, в том числе с психоаналитиком Гваттари.

Краткая биография

Родился французский философ 18 января 1925 года в Париже. Жиль Делез был представителем семьи среднего класса консервативных взглядов. Большую часть жизни он провел в своем родном городе.

Отец был инженером и до 1930 года владельцем небольшого предприятия. После его закрытия он устроился на завод, который производил дирижабли. Мать была домохозяйкой.

Образование мальчик получал в обычной государственной школе. В 1940 году отец вывез детей в Нормандию, но уже через год они вернулись домой, и Жиль поступил в лицей Карно. В оккупированном Париже брат Жиля, Жорж, стал участвовать в Сопротивлении. Его схватили, и вскоре он умер. Смерть брата, по мнению многих биографов, повлияла на мировоззрение юноши, который отдалился от семьи, ища себя в философии. Спустя некоторое время умер и отец.

Существенное влияние на молодого человека оказало произведение Сартра «Бытие и ничто», увидевшее свет в 1943 году. Он знал его на память и мог цитировать практически любую его часть.

Окончив лицей, Жиль прослушал подготовительные лекции в лицеях Генриха Четвертого и Людовика Великого. Получив недостаточно баллов для Высшей школы, он все же поступил в Сорбонну и получал стипендию. С 1945 года студент начал публиковать собственные статьи, которые были пропитаны феноменологией Сартра.

С 1948 года Делез начал работать в лицеях Амьена, Орлеана, Людовика Великого. С 1957 года он стал работать в Сорбонне, а с 1960 года получил четырехлетний оплачиваемый отпуск для написания своих работ от Национального центра научных исследований.

Всю жизнь Делеза сопровождали проблемы со здоровьем. Сначала у него была астма, после туберкулез, потом он перенес операцию по удалению одного легкого, а к концу жизни болезнь развилась в рак легких. Философ не мог выносить невозможности работать над своими произведениями. И хотя он хотел написать еще о многом, включая книгу о Марксе, 4 ноября 1995 года он выбросился из окна. Похоронен был на кладбище в Лимузене.

Семья

В 1956 году друг познакомил Жиля с Фанни Гранжуан. Она работала переводчицей. Молодые люди поженились в поместье родителей невесты, которое располагалось в Лимузене. После они переехали в квартиру в Париже, которая была частью семейного наследства Гранжуан.

В браке родилось двое детей:

в 1960 году сын Жюльен;
в 1964 году дочь Эмили.

Концепция нового видения мира

Философ долгое время сотрудничал с психоаналитиком Гваттари. Вдвоем они издали несколько успешных книг, а также предложили свою концепцию видения мира. Свое название она получила от слова "номад", которое означает "кочевник".

Номадология Жиля Делеза характеризовалась отказом от идей, которые заключались в жесткой структуре и детерминизме. Ключевым символом новой концепции являлась ризома, которая противостоит неизменным линейным структурам, типичными для европейской культуры.

Основные произведения

Публикацией своих произведений философ занялся с 1945 года. Вначале это были статьи, а после переезда с женой в собственную небольшую квартирку он принялся за создание своих первых книг. За всю жизнь, помимо книг, он опубликовал множество статей, рецензий, лекций, семинаров, диссертаций, петиций.

Значимые произведения:

1968 год - трактат «Различие и повторение»;
1969 год - трактат «Логика смысла»;
1972 год - совместная работа «Анти-Эдип»;
1975 год - совместная работа «Кафка»;
1977 год - «Критическая философия Канта»;
1980 год - совместная работа «Тысяча плато»;
1983, 1985 годы - «Кино»;
1988 год - «Складка: Лейбниц и барокко»;
1991 год - совместная работа «Что такое философия?».

Это лишь малая часть работ, в которых раскрывает свою философию Жиль Делез. «Логика смысла» была одной из первых значимых работ мыслителя.

«Логика смысла»

Книга сосредоточена на одной из сложнейших и при этом традиционных тем для философии: что такое смысл? Мыслитель опирается на творчество Кэррола, Фрейда, Ницше, а также стоиков. Он разрабатывает свою оригинальную концепцию. Автор связывает смысл с нонсенсом и событиями, отличающимися от метафизических сущностей, которые были характерны для традиционной философии.

В чем же понимает главный принцип философии Жиль Делез? «Логика смысла», краткое содержание которой невозможно передать в двух словах, отвечает на данный вопрос. Из произведения становиться понятно, что главный принцип состоит в созидании понятий о том, что только должно стать объектом, то есть чего пока еще не существует. В таком случае философ сможет стать «врачом цивилизации».

Как же воспринимают произведение читатели той же России и сам Жиль Делез? «Логика смысла», отзывы о которой противоречивы, не может априори быть принята абсолютно всеми. Это не бульварное чтиво, не легкий роман... Существуют отзывы обывателей, из которых ясно, что не все смогли воспринять идеи мыслителя и бросили свои попытки в начале пути. Единственное, что хочется посоветовать - это запастись терпением и ничем большим.

Среди критиков России о философском произведении Делеза упоминается Л. А. Маркова со своим трудом «Наука и "Логика смысла" Делеза». Также довольно интересной является статья А. С. Кравца под названием «Теория смысла Делеза: за и против».

«Анти-Эдип»

Проект, который смогли воплотить в жизнь Жиль Делез и Феликс Гваттари, имел успех среди читателей. Книга является первым томом творения под названием «Капитализм и шизофрения». Второй том был издан позже и называется «Тысяча плато».

Первое произведение включало в себя:

теорию производства;
генеалогию капитализма, которая опиралась на Ницше, Маркса, Фрейда;
критику марксизма во всех ее видах, включая фрейдомарксизм.

«Анти-Эдип» (Жиль Делез и Феликс Гваттари) выступал с концепцией власти и теорией субъективности. Вдохновителями авторов произведения стали Кант, Маркс, Ницше.

Идейные связи

Жиль Делез относится к философии, получившей название континентальной. Она отличается от аналитической тем, что помещает рассматриваемые вопросы в контекст истории, используя более синтетическую терминологию.

Ряд исследователей рассматривал отдельные аспекты делезовской философии:

В. Берген изучал творчество.
Ф. Зурабишвили, Д. Уильямс - событие, время и силу.
Д. Олковски - репрезентацию.
Т. Мэй - индивидуацию и этику.

Мыслитель обсуждал определенные проблемы не через полемику, а выстраивая свою философию. В его понимании философии ему были интересны концепты мыслителей прошлого, но не их философские системы.

Как же Делез относился к известным ученым мужам?

Гегеля Жиль считал мыслителем тождества, по его собственным словам, он всегда оставался марксистом. У Маркса ему особенно нравились идеи внешней границы и предела. Хотя, по его же словам, он читал Маркса поверхностно и выборочно.

Влияние на современность

Жиль Делез, книги которого имели большой успех еще при его жизни, стал одним из влиятельнейших мыслителей мира уже в новом столетии. На Делеза опираются не только в вопросах философии, на него ссылаются и представители социальных и гуманитарных наук. Его цитируют в социологии, культурологии, урбанистике, киноведении, литературоведении, географии и многих других областях.

Его произведения получили признание во всем мире. Так, в Японии большую популярность получило творение «Тысяча плато», особенно среди архитекторов и социологов. Упомянутая выше книга «Анти-Эдип» стала популярной в Бразилии и Италии. В Великобритании философия Делеза стала популярной, начиная с последнего десятилетия двадцатого века. Известен философ и в России.

Сегодня Делеза рассматривают как одного из предшественников спекулятивного реализма. Его влияние испытали многие направления, например, акторно-сетевая теория, постколониализм, квир-теория и многие другие.

Еще со времен своего преподавания в лицее Делез привык одеваться в классическом стиле. Он всегда носил шляпу, которая стала частью его образа. На некоторых фото его можно увидеть в любимом стиле.

Среди мирового сообщества в разные годы набирала популярность та или иная философия. Жиль Делез и его концепция также не оставались в тени. В 2007 году его поставили на двенадцатое место в списке наиболее цитируемых авторов среди гуманитарных и социальных наук. Он опередил даже таких известных мыслителей, как Кант, Маркс, Хайдеггер.

Делез любил кинематограф. Вместе с семьей он часто ходил на фильмы Феллини, Годара и других режиссеров. С 1974 года философ начал создавать статьи о кинематографе. В это же время он ежегодно стал посещать кинофестиваль неформального кино. При этом не любил участвовать в конференция по философии.

Соавторство с Феликсом Гваттари принесло свои плоды. Вместе они написали значимые произведения. Но авторы работали совершенно в разных ритмах. Делез - дисциплинировано, а Гваттари в этом плане был анархистом.

Все знают о том, что Делез много писал о других философах. Кое-кто мог бы даже сказать, что это его лучшие работы, работы настоящего философа, в отличие от тех странных манифестов, что он писал вместе с другим парнем.

Грег Ламберт

К вопросу о возможности периодизации

В современной континентальной философии сложилось весьма неоднозначное отношение к творчеству одного из наиболее ярких французских мыслителей второй половины ХХ века - Жиля Делеза. В его обширном наследии традиционно принято выделять два периода - историко-философский и собственно философский, связанный с созданием оригинальных концептов, ассоциирующихся непосредственно с его именем - например, ризома, тело без органов, дизъюнктивный синтез и проч. Вероятно, подобный взгляд - назовем его эволюционистским, так как подразумевается некое последовательное линейное развитие от работы над чужими идеями к специфически делезианскому стилю философствования - не в состоянии адекватно передать реальное положение вещей. Ведь если мы согласимся с такого рода схемой и будем считать историко-философскими лишь ранние работы Делеза, у нас, скажем, не может не возникнуть некоторого затруднения с его поздней книгой о Лейбнице, опубликованной в 1988 году . Более того, как же быть с литературоведческой ипостасью делезианства? Наиболее важная в этом плане книга - «Критика и клиника» - была последней из опубликованных при жизни философа, но вопросы литературы возникали в самых разных работах, написанных начиная с шестидесятых годов; наиболее ярким примером своеобразной попытки «философствовать через литературу» несомненно является работа «Марсель Пруст и знаки» , появившаяся еще в середине 1960-х годов. Более верным, как нам представляется является иная позиция по отношению к творчеству мыслителя, суть которой прекрасно выразил Ален Бадью:

«...Исходя из бесчисленных и с виду разрозненных случаев, принимая толчок, который дают Спиноза и Захер Мазох, Кармело Бене и Уайтхед, Мельвиль и Жан-Люк Годар, Бэкон и Ницше, Делёз движется к понятийным продуктам, которые я не побоюсь назвать однообразными, к совершенно особому режиму постоянства, почти бесконечного повторения узкого набора понятий, а также к виртуозной перемене имён там, где мыслимое на фоне этой перемены остаётся существенно тем же» .

То есть более верный взгляд на философское наследие Делеза состоит в вычленении ключевых концептов, работающих как в ранних, так и в поздних его текстах. В сущности, французский философ разработал ключевые мотивы своей мысли еще в ранних работах. Впрочем, нельзя не признать, что важнейшие понятия были почерпнуты именно из работ тех мыслителей, которыми занимался Делез - это кочующие из книги в книгу спинозистская имманентность, ницшеанское утверждение различия, бергсонианская длительность [Французский философ признавался, что в историко-философском измерении своего творчества всегда исходил из идеального тождества вроде бы несовместимых крайностей - Ницше и Спинозы]. Как отмечает В.Ю. Быстров, «большинство книг, выпущенных в свет Делезом, можно назвать книгами по истории философии» , персонажи этих работ образуют целую философскую галерею, но ключевой функцией философии является именно создание концептов, демонстрация их генезиса и внутреннего функционирования, ведь задача истории философии, как полагает французский мыслитель, - не в повторении сказанного тем или иным философом по тому или иному поводу, а в демонстрации того, что он мог подразумевать. Отсюда и возникает причудливая идея «представить Гегеля бородатым, а Маркса безбородым. Или идея философского инцеста: прочитать Гегеля как Ницше, а Ницше как Гегеля» .

Таким образом, два образа Делеза - свободного философа и оригинального, но довольно академичного историка философии прекрасно уживаются друг с другом, и «вторая ипостась Делеза обращается к историко-философским штудиям едва ли не с той же частотой, что и первая» . Наверное, сегодня всем, кто более или менее знаком с творчеством мыслителя известны его слова, прекрасно передающие суть историко-философской стратегии, им разработанной: «Я воображал, что подкрадываюсь к какому-то автору сзади и что мы зачинаем с ним ребенка, который был бы похож на него и вместе с тем родился бы монстром. Очень важно, чтобы это был именно его ребенок, ибо автор реально должен был сказать все то, о чем я его заставлял говорить. Но было также необходимо, чтобы ребенок был монстром, потому что нужно было пройти все виды смещений, скольжений, изломов, тайных выделений, которые доставляли мне огромное удовольствие» . Так, мы видим, что делезианский метод чтения своих предшественников предполагает своеобразный способ заставить их «выдавать свои секреты»; если вспомнить слова мыслителя о том, что делать что-то означает удаляться от этого, можно предположить, что для него интерпретация чужого текста становится специфической формой дистанцирования от него - от общепринятого подхода к нему. В сущности, можно назвать такое отношение к толкованию текста деконструктивным (хотя сам философ вряд ли согласился бы с подобным наименованием, ведь деконструкция - процедура, введенная Жаком Деррида, - ассоциируется с пантекстуализмом, к которому Делез относился отрицательно), но если для Деррида характерно недоверчиво-осторожное чтение философской классики, что позволяет вписать его в «школу подозрения» (Рикер), то Делез скорее использует исследуемого автора как платформу для выражения собственных идей, что мы можем отчетливо видеть, например, в книге о Ницше . Там мыслитель, обращаясь к концепту вечного возвращения, творчески перерабатывает его в идею избирательного бытия, предполагающего повторение не того же самого, но отличного, т.е. фактически речь идет о симуляции повторения. Как позже напишет французский автор, «вечное возвращение - это фактически То же Самое или Подобное, но только потому, что последние симулируются или создаются с помощью симуляции под действием симулякра (воли к власти). Именно в этом смысле оно упраздняет представление и разрушает иконы» . Вечное возвращение Делез называет уникальным фантазмом всех симулякров, т.е. бытием всех сущих, или «властью утверждать дивергенцию и децентрацию» [Впрочем, о Ницше философ замечал, что его невозможно подвергнуть подобного рода процедуре «духовного соития», так как «скорее он сам зачнет вам ребенка, подкравшись к вам сзади» ; с Ницше Делез связывал способность говорить от своего имени, которая, будучи противоположностью деперсонализации, проводимой историей философии, представляет собой деперсонализацию любви и непокорности ]. Подобного же рода «деконструктивную» процедуру автор осуществляет и в отношении других своих предшественников - от Платона или Лукреция да Бергсона или Хайдеггера. П. Пэттон, говоря о делезианской деконструктивистской технике чтения, замечает, что она всегда сопровождается практикой систематизации, концептуальной конструкции . De facto именно историко-философская работа позволяет Делезу создать оригинальную метафизику, сотканную из почерпнутых у изучаемых авторов и существенно трансформированных понятий. Чтобы лучше разобраться в мотивах, сподвигших французского философа на разработку подобного интерпретативного метода, необходимо прояснить его отношение к истории философии, что мы и попытаемся сделать далее.

1. История: философия и власть

Жиль Делез, выросший в годы Второй Мировой войны, впоследствии признавался в «Письме суровому критику» (ироничном обращении к Мишелю Крессолю), что принадлежит к поколению, истерзанному историей философии; он заявлял буквально следующее:

«История философии выполняет в самой философии очевидную репрессивную функцию; это, собственное говоря, философский Эдип: «Ты не можешь рисковать и не можешь говорить от своего имени, поскольку не прочитал того и этого, и этого о том, и того об этом». Что касается моего поколения, то многие от этого комплекса так и не избавились, а остальные изобретали свои собственные методы и новые правила, новую тональность» .

В условиях, когда старая парадигма философии уже не вызывала особенного доверия, а новая еще не вызрела, французскому мыслителю не оставалось ничего иного, кроме обращения к историко-философским штудиям. Так или иначе, это был выбор в ситуации отсутствия какой-либо иной альтернативы, ведь для Делеза история философии, которая отворачивалась от насущных проблем своего времени в пользу эдаких «вечных истин», являлась откровенно реакционной областью знания - областью, стоящей на службе у государства. Французский автор считал историю философии реальным агентом власти, школой запугивания, отрицающей возможность самостоятельного мышления, ведь «как можно мыслить, не прочитав Платона, Декарта, Канта и Хайдеггера или ту или иную книгу о них?» . «Школьная» философия, на его взгляд изобретает некое духовное абсолютное государство, функционирующее в сознании людей и мешающее им думать. Более того, история философии вырабатывает официальный язык, конструирует доминирующие смыслы как требования наличного порядка.

Мыслитель, впрочем, отмечает, что впоследствии ситуация несколько изменилась в связи с тем, что у философии появились конкуренты среди других гуманитарных дисциплин: лингвистика, психоанализ, антропология вышли на качественно новый уровень, что, конечно же, во многом было связано с развитием структурного подхода, созданного швейцарским лингвистом Фердинандом де Соссюром и получившего широкое распространение в шестидесятых годах ХХ века в связи с деятельностью Романа Якобсона, Клода Леви-Стросса, Жака Лакана, Ролана Барта, которые применили его соответственно в лингвистике, антропологии, психоанализе и литературоведении. Все эти дисциплины в некотором смысле претендовали на место, которое прежде занимала философия. Но, как отмечает Делез, он взялся за изучение ее (философии) истории еще в то время, когда она еще навязывалась, и не видел для себя пути ускользнуть от нее . Тем не менее, автор признавался, что всегда испытывал симпатию к фигурам, противостоявшим историко-философской традиции. В числе оных он чаще всего упоминает Ницше, Спинозу, Юма, Лукреция. Упомянутые персоналии ассоциировались у французского автора с неприятием власти, культурой радости.

Тем не менее нельзя считать отношение Делеза к истории философии однозначно враждебным. Если философия для него сводилась к творчеству концептов, а не повторению сказанного другими авторами, это вовсе не означает того, что история философии как дисциплина совершенно бесполезна. Он крайне критически относился к людям, заявлявшим о том, что можно взяться за философию, не изучив и не поняв ее проблем, и создать свою собственную философскую систему. История философии представлялась Делезу неким необходимым подготовительным этапом - в этом смысле автор сравнивал философию с живописью, а концепт с философским цветом: «нельзя создать ни одного концепта, не научившись работать с философским материалом» . История философии, помимо прочего, обладает самостоятельной ценностью как искусство портрета .

Но так или иначе, философия для Делеза - «это становление, а не история, сосуществование планов, а не последовательность систем».

2. Становление: против диалектики

Французский автор придерживался взгляда, согласно которому философский процесс начинается с определения врага. Именно фигура врага помогает разработать свою собственную позицию по отношению к тем или иным вопросам. Для него оным несомненно выступал Гегель. Делез открыто признавался: «В первую очередь я ненавидел гегельянство и диалектику» . Подобное отношение французского автора к диалектике, существенно повлиявшее на его развитие в качестве свободного, неакадемического теоретика, связано с его восприятием философии, которая, на его взгляд, должна быть онтологией, и ничем иным - в первую же очередь, она не должна быть антропологией, т.е. не должна выводиться из позиции, четко отделяющей познающего субъекта от познаваемого объекта . Отсюда и негативное отношение философа к экзистенциализму, наделяющему субъекта статусом носителя смысла истории. Ведь для Делеза не существует личности как таковой, личности a priori [впрочем, здесь еще можно обнаружить некое сходство с некогда восхищавшей мыслителя фигурой Жана-Поля Сартра, для которого субъект фактически формируется в результате некоего свободного выбора, определяющего последующий процесс субъективации. Влияние старшего современника выразилось также и в рецепции концепта трансцендентального поля - доиндивидуального уровня субъективности, который впоследствии в делезианских работах трансформировался в концепт тела без органов (изначально - поэтический образ, заимствованный у французского авангардиста, создателя крюотического театра Антонена Арто)], более того, Делез даже признавался в одном из интервью, что «Феликс и я, как и много других людей, таких как мы, не чувствуем себя личностями. У нас есть, скорее, индивидуальность какого-то события, и в этой формуле нет никакой амбициозности, поскольку «хаоиды» могут быть скромными и микроскопическими. Во всех своих книгах я занимался поиском природы события, это философский концепт, единственный, способный отстранить глагол «быть» от атрибута бытия» . Под хаоидами Делез подразумевает индивидуальность события, или сингулярность, под которой понимается некий элемент, распространяющийся вплоть до соседнего, чем обеспечивается возможность их соединения, фактически речь идет о случайной точке, которую невозможно вписать в механизм линейного становления, организованного триадой тезиса, антитезиса и синтеза. Субъективность, таким образом, носит радикально случайный характер - субъект рождается и перерождается из состояний, которые он потребляет (отсюда теоретический оксюморон - трансцендентальный эмпиризм как делезианский философский подход - выше мы говорили о том, что философ заимствовал у Сартра понятие трансцендентального поля, доиндивидуального субъективного уровня, трансформировав его в концепт тела без органов, под которым понимается неорганизованное, текучее, анархистское измерение чистой потенциальности актуальной телесности, т.е. виртуальное измерение любого тела. Автор признавал, что под структурой он понимает чистую виртуальность, тогда как событие - структурная манифестация - является актуальностью. В лозунге из «Тысячи плато» (1980) faire tabula rasa, помимо призыва к радикализации эмпиризма локковского толка, содержится очевидная констатация необходимости обращения к доиндивидуальным потенциям [сам Делез в качестве примера тела без органов приводил яйцо - в сущности, начальные условия, чистая виртуальность без актуализации, русский комментатор Валерий Подорога отождествлял тело без органов с бахтинским гротескным телом как телом нестабильным, пребывающем в процессе перманентной трансформации ]… Таким образом, изменение субъективности (de facto - metanoia) как актуального конструкта возможно через обращение к структурному каркасу (= epistrophe, с существенной поправкой: речь не идет о возвращении к началу, как позже напишет коллега Делеза по современному метафизическому цеху Жан-Люк Нанси, «начало растворяется в отношениях» , делезианская трактовка субъективности как складчатой базируется на идее межбытия, различающего различия [темный предшественник из «Логики смысла» (1969)], производящего как бытие, так и небытие (как актуальное, так и виртуальное, коль скоро, по Делезу, нет ничего, кроме бытия), посредством отличения одного от другого), понятому как виртуальность).

Делез противопоставил диалектической триаде механизм дизъюнктивного синтеза. Под дизъюнктивным синтезом понимается акт одновременного интуитивного схватывания сущего как полагаемого и отрицаемого, как представления и самого бытия: задача этого метода заключается в том, чтобы перейдя от сущности к бытию, а затем, наоборот, от бытия к сущности, помыслить различие самого бытия . Если для Гегеля бытие есть понятие, то для Делеза бытие суть конкретное различие. Он отвергает понятие негативности, различие не может быть отождествлено с негативностью, поскольку имеет утвердительный характер - становление конкретных сущих представляет собой процесс их отличения друг от друга, но не в сущности, а в самом своем бытии. Проводя критику платонизма, Делез противостоит идее субстанциализации бытия, наделяя его статусом симулякра. Таким образом, в данном случае мы имеем дело с неким (не-)бытием (ведь различие не есть), предшествующим всякой дифференциации тождественного и иного. Бытие, в понимании французского философа, является само-дифференциацией сущего в его становлении. С. Жеребкин связывает функцию дизъюнктивного синтеза с мыслительной и деятельной способностью превышения всякого возможного опыта, с производством сингулярностей: «в отличие от диалектического схематизма, где единичное соотнесено с всеобщим через механизм опосредования, сингулярность у Делеза выведена из этого соотношения, являясь автономным образованием постоянно пребывающих вне механизмов легитимной репрезентации сил двойного утверждения»